Шанс, в котором нет правил [черновик] - Ольга Чигиринская

Юный Фудзивара-но Митидзанэ не убил Куро сразу лишь потому, что был брезглив и не хотел обижать свой меч, закалывая врага сквозь доски отхожего места. Кроме того, самому бы пришлось заходить с подветренной стороны, обонять сельскую выгребную яму, носить этот запах в ноздрях еще час или два… Нет, лучше спокойно подождать, пока Куро выйдет и омоется.

Дверь скрипнула. Ёсицунэ покинул «место, сокрытое в снегах» и, подсвечивая себе коптящей плошкой жира, нашел место, где снег был чист; разбил тонкую корку наста, зачерпнул рыхлой влажной крупы и тщательно умыл руки.

Когда он наклонился зачерпнуть еще снега и умыть лицо, юный Фудзивара понял, что лучше момента не будет.

Наст предал его, хрустнув под ногой. Ёсицунэ, не тратя ни мгновения даже не то, чтобы утереть лицо, выхватил меч и ударил — на звук, вслепую.

Фудзивара не ожидал такой прыти от человека. Он очень быстро привык к тому, что люди движутся медленно и нелепо, даже когда нужно защищать свою жизнь. Митидзанэ подвело одно обстоятельство, которому он не придал значения, потому что не был воином. Он был меньше ростом и легче Ёсицунэ, и один-единственный принятый на клинок удар отбросил его в глубокий снег на несколько шагов.

В следующий раз он был осторожнее. Встретил удар, вернул его, рассмеялся. Конечно, Куро должен был быть чем-то особенным — разве иначе он смог бы одолеть Тайра? И кем пришлось бы считать Тайра, если с ними справился всего лишь человек? Бой пьянил, снег пьянил, связность мыслей пьянила втрое и Фудзивара не сразу понял, что часть этой счастливой легкости принадлежит не ему — там, наверху, мастер тоже вел бой.

Он отвлекся, потерял самую капельку времени, снежную крошку — вроде той, что сорвалась с подбородка Куро, когда он наносил удар.

Удивился, ощутив боль.

И упал в снег.

Куро тяжело опустился на колени рядом с ним.

— Ты очень силен для своих лет, — сказал он. — Но не умеешь обращаться с этой силой. Тебя заносит после твоих же ударов — и противник бьет в разрез.

«Зачем?» — подумал Митидзанэ, пытаясь дышать сквозь железо, снег и бурлящую в ране кровь. И вдруг понял — Куро говорит это просто чтобы говорить. Губы врага дрожали, как лепестки сливы под ударами метели.

— Что я несу, боги мои… Прости, если сможешь. Я не хотел тебя убивать. Не хотел убивать Тайра… и вообще никого. Зачем ты искал мести? Зачем пришел сюда?

Он выдернул меч из груди мальчика, очистил его снегом и, вытерев насухо краем платья, вложил в ножны.

Митидзанэ почувствовал, как начала затягиваться рана. И благодарил богов и духов за то, что встретил Хакуму. Если бы не учитель, если бы не посвящение, он бы лежал сейчас мертвым в снегу, а убийца его семьи ушел бы, горюя о том, что взял еще одну жизнь. Право же, странная манера, убивать и плакать по убитым. Можно еще песню написать. Но не в этот раз, не сейчас.

Мальчик встал. Верней, попытался встать. И не смог. Гора лежала на нем сверху. Большая, стылая, снежная, всем смерзшимся весом земли и деревьев.

Куро, не оглядываясь, ушел в амбар и унес с собой меч Митидзанэ. Это было плохо, потому что без меча он и с самим-то Куро не справится, где уж там с горой.

Он вспомнил монаха, который шел пить с Учителем вино. Мусасибо Бэнкэй. Тот самый, который задался целью собрать тысячу мечей.

Он и Куро этим заразил, что ли?

Мысли не хотели складываться в связки, рассыпались острыми льдинками.

«Учитель, — попросил он, — помогите, я не знаю, что делать».

Было стыдно звать на помощь, стыдно отвлекать, но он боялся, что не удержит гору, и тогда Хакума огорчится еще больше.

«Учитель…» — и тут он понял, чем на самом деле была гора. Пустотой на том месте, откуда смотрел Хакума.

Митидзанэ поднялся на четвереньки и пополз прочь от этого места. Пока Куро не прислал людей хоронить его. Отполз в темноту за сугробами, встал, поковылял прочь. Бежать пока не мог — дыра в груди и поврежденное сердце не давали. Куро рассек ему бок до самой грудины.

Нужно бы лечь и отдохнуть, а потом найти человека и выпить его… но вдруг учитель еще не совсем ушел? Вдруг он еще жив и нуждается в помощи?

И Куро поднимет тревогу, увидев, что «мертвец» исчез. А его головорезы будут только рады устроить охоту…

Нужно наверх, туда… может быть он успеет.

Холодный лес теснился на склоне, деревья вели себя не так, как обычно — хватали за одежду и царапали лицо, не хотели расступаться, как совсем недавно, когда он бежал вниз под гору.

Лес тоже обезумел от потери Учителя. И страх горел в зимнем воздухе: что если Учитель ушел совсем? Кто, кто мог сделать это с ним?

Споткнувшись о корень, который раньше покорно подставлялся ступенькой, Митидзанэ упал в снег лицом. Это падение немного отрезвило его: он понял, что торопиться уже совершенно некуда. Учитель безнадежно мертв, и единственное, что имеет смысл сейчас — это найти и покарать убийцу.

Жирный монах не взял бы Учителя так просто, продолжал рассуждать Митидзанэ. Скорее всего, сам он тоже ранен. И если поспешить, то можно поспеть на гору раньше, чем воины Минамото.

— Хэйси! — раздалось вдруг из долины. Митидзанэ приподнялся на руках — это был голос Куро.

— Послушай, Хэйси! — продолжал звать ненавистный. — Я, Минамото-но Ёсицунэ, знаю, чем ты стал! Не стыдно ли тебе, питая такую вражду ко мне, пожирать жизни беззащитных стариков и младенцев?! Я принес твой меч, Хэйси! Сойдёмся еще раз, если ты не трус: мое мастерство против твоей демонской силы! Сойдемся один на один, как подобает мужчинам!

Митидзанэ зачерпнул горстью снега, набрал в рот, погонял языком от щеки к щеке и выплюнул. Собственная кровь казалась маслянистой и пресной на вкус. В груди саднило. Он поднялся во весь рост и замер, прислушиваясь к отчаянию и горькой ярости, полыхавшим внизу.

Учитель прав, осенило его вдруг. Учитель прав, а я был дураком. Можно убить Минамото сейчас, перегрызть его глотку и напиться его крови — но что это за кара для того, кто изничтожил род Тайра? Жить с тем, что он носит в груди — вот кара. Исчерпать до дна меру предательства и боли, и умереть только тогда, когда потеряешь всё — вот кара.

Дожидаясь Ёсицунэ из отхожего места, Митидзанэ краем уха слышал, как люди Куро обсуждают дальнейшие планы — рассеяться здесь и по одному просочиться в столицу с тем, чтобы весной выступить в северные земли к господину Фудзивара Хидэхира. Нужно успеть туда раньше, чем Куро Продолжить дорогу в сердца сыновей господина Хидэхира. Может быть, ускорить его конец.

Да, это подобающее дело…

Но не страх ли диктует эту дорогу? Не смерть ли Учителя вселила робость и толкает теперь на окольный путь?

Мальчик прислушался. Подумал. Нет, не страх. Ему не было жалко жизни. Даже этой, новой. Но убить, в бою, крича от ненависти, убить просто ради желания убить — да в чем тогда разница между ним и Куро?

Он фыркнул, развернулся к Минамото спиной и размеренно зашагал в гору. Крики несчастного ублюдка прислужницы Токивы звучали все тише, а потом и вовсе прекратились.

На мгновение подумалось, что нехорошо бросать в руках врага меч — последнее, что связывало с прежней жизнью. И тут же Митидзанэ ощутил, что — нет. Меч — это правильно. Сегодня от прежнего отрока из Рокухара не осталось ничего. Он переродился окончательно, он сделался созданием ночи, которое не нуждается более в игрушках смертных.

Луна, принявшая Учителя к себе, выползла из-за туч, проливая на дорогу серебро. Лес успокоился. Каждый корень снова служил опорой, ветки, казалось, сами убирались с дороги. Митидзанэ приближался к хижине — к месту своей второй прежней жизни, которая тоже оборвалась сегодня. Он уже чувствовал — монах там. И с ним… что-то непонятное. Начиная с того, что Митидзанэ не мог даже различить, зверь это или человек.

Это было… странно. Человек от животного на взгляд того, чем он теперь стал, отличался как день от ночи. Кровь оленей или волков не давала насыщения, не содержала души. Но животные были… теплыми. А холодным, холодней ночного неба, мог быть только человек — или они, такой как он сам.

Из они Митидзанэ знал только Учителя — но на Учителя это совсем не походило…

Юноша ускорил шаг. От Учителя он знал, что демоны не всегда дружны между собой. Учитель мог пасть жертвой не монаха, а кого-то посильнее.

Но в таком случае этому «кому-то» он сам — на один зуб.

Учителя он увидел первым. Он лежал на краю поляны, свет луны отражался от снега и казался тут особенно плотным, жирным. Белый снег, почти не истоптанный. И красных пятен на нем немного… несмотря на то, что голова Хакумы торчит наискосок в трех широких шагах от тела. Она не упала так. Отнесли и поставили. Нарочно.

Митидзанэ стиснул пальцы, преодолевая гнев. Не сейчас. Нужно рассмотреть получше двух других — тех, с кем придется биться — или от кого убегать.

Ну, первый — это понятно, Бэнкэй, цепной пес Куро. А вот второй…